В 1990-х годах юридическое сообщество жило в ожидании грядущих позитивных перемен, с верой в осуществление судебной реформы, концепция которой была только что принята. Все ждали изменений в вопросах зависимости судей от исполнительной власти, расширении участия граждан в осуществлении правосудия (ст. 32 Конституции РФ), введении суда присяжных.
Проводимые реформы вселяли большие надежды: адвокаты были допущены к осуществлению защиты во время следствия с момента задержания гражданина, появились суды присяжных. Состязательность сторон была объявлена принципом не только в гражданском, но и в уголовном процессе. Решение вопроса о заключении под стражу было изъято из ведения следствия и прокуратуры и отдано на рассмотрение суда.
Надежды сменились разочарованием. Реформы мало изменили практическую суть и результат процесса, поскольку новыми были только нормы, а понимание значения суда осталось прежним. В то время как единственной функцией суда является осуществление правосудия, оценка государством эффективности деятельности судов осуществляется с позиций сохранения правовой стабильности и борьбы с преступностью. Это утверждение легко проверить. «Неэффективность» работы суда присяжных в ряде регионов была приведена председателем Комитета Госдумы по конституционному законодательству и госстроительству В. Плигиным в обоснование сокращения компетенции суда присяжных. Какая уж тут эффективность: примерно в 15% рассмотренных дел присяжные выносят оправдательные приговоры, в то время как профессиональные судьи делают это в 0,06% случаев. И если речь шла не о борьбе с преступностью (посредством вынесения обвинительных приговоров), что тогда понималось под «эффективностью»?
Другим условием пробуксовки реформ стала «независимость» судей, имеющая декларативный характер. Независимость судьи – это вовсе не его привилегия. Это гарантия прав граждан, поскольку, если судья не защищен сам, то никакой защиты прав, особенно в принципиальных вопросах, от него ждать не следует. Незащищенность судей, возможность влиять на них изнутри судебной системы является, пожалуй, самой большой угрозой правосудию. Это касается и «испытательного» трехлетнего срока перед пожизненным назначением, и возможность отстаивать свои права и интересы только в органах судебного сообщества. Здесь же находится и отмена норм об обязательной сменяемости председателей судов: ранее председатель суда мог быть назначен на должность не более двух раз, теперь такого указания нет, зато раз в шесть лет можно его не переназначить. Возникает вопрос о вероятно необходимом лояльном отношении судей (начиная с принятых на «испытательный» срок и до председателей судов) по отношению к назначающим лицам. Также невозможно переоценить сложившуюся практику квалификационных коллегий судей по лишению статуса в связи с наличием у судьи решений, отмененных вышестоящей инстанцией. Формально, квалификационная коллегия не может критиковать судей за принятые решения. В связи с этим они подвергаются критике за тот вред судебной системе, что был причинен отменными решениями. Из этого логически следуют предположения, что судья должен опасаться отмены собственного решения, а от этого один шаг и до согласования решения с вышестоящей инстанцией.
Следующий фактор, напрямую влияющий на производство по делам, имеет отношение к статистике. Имеется в виду вот что. После окончания расследования дело передается в суд. Для следствия это уже результат, который попал в отчетность, на которую результат рассмотрения дела судом не влияет. Для суда же все только начинается: теперь не следствие, а суд и конкретный судья в ответе за дело и результат его рассмотрения. Согласно все той же статистике, приводимой ВС РФ, оправдательный приговор подвержен большему риску отмены: например, в первом полугодии 2011 г. было отменено 4,25% обвинительных и 21,7% оправдательных приговоров. К чему ведет отмена принятых судебных решений и как это влияет на судей – указывалось выше. Стоит ли судьям рисковать в таких условиях или проще вынести обвинительный приговор? При этом возникает еще один вопрос: если уголовный процесс состязательный, то только ли со стороной обвинения приходится состязаться адвокату?
Сочетание перечисленных факторов привело к ощущению, что «законность» стала воспринимается в качестве внешней оболочки действий должностных лиц и решений судов. Все чаще одним из основных аргументов, применяемых при отказе в удовлетворении жалоб, стало звучать утверждение, что обжалуемое решение принято компетентным лицом в рамках своей компетенции. Стало быть, все законно. Последующее обжалование выявляло еще большую проблему: вместо доводов относительно каждого критического аргумента защиты (что соответствовало бы практике ЕСПЧ – Европейского суда по правам человека), суды стали утверждать, что обжалуемые решения правильные, а доводы заявителя направлены на иную (отличную от осуществленной судом первой инстанции) оценку доказательств, в связи с чем жалоба не подлежит удовлетворению.
Результат не заставил себя ждать: на 2010 год около 43% россиян не доверяли суду (по результатам исследований «Левада-центра»). Судебные акты и правоприменительная практика находятся под постоянной критикой решений ЕСПЧ, по обращениям в который Россия несколько лет занимает почетное первое место. Согласно данным сайта ЕСПЧ, за 2014 год были признаны обоснованными и удовлетворены жалобы российских граждан по 129 делам (собственно жалоб было рассмотрено больше, поскольку существует практика объединения нескольких жалоб в одно дело) — это также первое место.
Вполне очевидно, что подобное положение дел не может удовлетворять ни граждан, ни государство, поскольку недоверие к суду является частным случаем недоверия к власти в целом. Есть о чем задуматься.
Не исключается, что все это послужило причиной тому, что Верховный суд России (ВС РФ) пошел по пути максимальной детализации разъяснений, даваемых относительно применения норм права, вплоть до указания какие именно доказательства могут быть использованы для установления фактов. Наиболее характерным является Постановление Пленума ВС РФ № 41 от 19 декабря 2013 года «О практике применения судами законодательства о мерах пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста и залога». Судам разъясняется, например, что о возможности лица скрыться за границей (одно из оснований заключения под стражу) могут свидетельствовать наличие за рубежом источника дохода, финансовых ресурсов, наличие гражданства иностранного государства, а не просто абстрактные «достаточные данные полагать». При этом представление указанных доказательств возлагается на сторону обвинения, а у защиты появляется дополнительная возможность возражать против нежелательных для подзащитного действий и решений, ссылаясь на выполнении следствием и судом разъяснений Верховного суда.
Предполагается, что судьи, поступившие в соответствии с такими разъяснениями ВС РФ, получают своего рода иммунитет от критики своих решений квалификационными коллегиями.
Такой подход позволяет проявить сдержанный оптимизм. Однако суды далеко не всегда поступают в духе разъяснений ВС РФ, поскольку последние, хотя и стимулируют к независимой оценке доказательств, но не дают судьям очевидных или дополнительных гарантий независимости. Круг полностью замыкается.
Большие надежды нельзя заменить сдержанным оптимизмом. Разъяснения Верховного суда не могут стать альтернативой судебной реформе. В ситуации отсутствия реальной независимости судей, при фактическом возложении на суд функции борьбы с преступностью, без изменения подхода к осуществлению правосудия нарушение прав подозреваемых и обвиняемых будет оставаться камнем, который может попасть в окно каждому.